Пролог

22 мая, четверг. Логанспорт, штат Индиана, кладбище Маунт Хоуп. Похороны Мэтью К. (Кларка) Доусона.

Иногда люди умирают просто так, без всякой видимой на то причины.

Похороны в американских фильмах и сериалах выглядят примерно одинаково. Солнце, чёрные костюмы и платья, вуаль, тёмные очки, газон, священник произносит: «Прах к праху». Если провожаемый в последний путь – солдат или полицейский, то обязательно кто-то в парадной форме и белых перчатках должен сложить в треугольный свёрток звёздно-полосатый флаг и, продемонстрировав отменную выправку, вручить его родственникам усопшего. После чего трижды сухо трещит холостой залп из карабинов.

Ничего похожего на кладбище Маунт Хоуп, что на северной окраине городка Логанспорт, штат Индиана, не происходило.

Во-первых, солнца не было в помине. Северный ветер гнал по небу со стороны Великих озёр сплошную пелену облаков, окрашенную во все мыслимые оттенки серого. Жара, прямо скажем, тоже не мучила.

Во-вторых, небольшая группа людей, собравшаяся у открытой могилы, никак не могла похвастаться благообразием траурных одежд. Конечно, были люди в костюмах, пусть и не похоронно-чёрных, но во вполне тёмных вариация серого, синего или коричневых цветов. Присутствовали, однако, и персонажи в обыденных, повседневно помятых джинсах. Подобающую случаю строгость им должны были придать у кого вельветовый пиджак с потёртыми кожаными заплатками на локтях, у кого ношеная армейская куртка, а один, раздавшийся в талии, лысеющий тип с остаточными признаками военной выправки, выбрал ультимативный вариант, нацепив галстук в строгую косую бордово-графитовую полоску. Галстук несколько выделялся на фоне клетчатой рубахи и кожаной куртки. Немногочисленная женская часть траурной процессии тоже вряд ли могла послужить образцом стиля. Женщине, как правило, проще соорудить из своего гардероба комбинацию, максимально подходящую под текущие обстоятельства, будь то романтическое свидание, собеседование о работе, детский утренник или девичник. Однако не все считают нужным по этому поводу напрягаться. Поэтому женские джинсы присутствовали тоже.

В-третьих, не было ни флага, ни белых перчаток, ни карабинов. Вообще ничего, что как-то придавало бы церемонии военный оттенок. От этого Клаус Мейер испытывал лёгкий диссонанс с происходящим. Видимо потому, что последний раз, когда они встречались с покойным лицом к лицу, на них обоих была армейская форма. Нынешнего усопшего «мужа, отца, брата и друга» Мэтью Кларка Доусона тогда все называли просто Мэттом Си или капралом Доусоном – в зависимости от обстоятельств и правил субординации. Иногда ещё проще – «сукой очкастой» и «придурком-связистом». Последняя формулировка обычно использовалась в сочетании с громким вопросом «Где этот?». Понятно, что минуло немало времени и после этого были фотографии и болтовня по видеочату, когда Клаус видел, как его приятель из длинношеего молодого парня превращается в обычного мужика средних лет, как зарастают серебром его коротко подстриженные виски. Но почему-то всю дорогу на печальную церемонию память упорно навевала ему образы времён, когда они последний раз пожимали друг другу руки под громкий вой и рёв авиационных двигателей на аэродроме под Мазари-Шарифом. Если подумать, в этом нет ничего удивительного. В мозгу закрепляется самый сильный образ, связанный с конкретным человеком. Видимо, поэтому многим так тяжело даются встречи с бывшими одноклассниками.

Что было на месте, так это газон. Клаус, единственный иностранец на печальной церемонии, сразу отметил про себя американскую страсть стричь траву везде, где только возможно. Даже для него, немца, было удивительным видеть столь педантичную охоту на любой росток выше определённого традицией предела. В его родном Эберсбахе границу города определяли кусты живой изгороди. В Афганистане, насколько он помнил, меткой городской черты служила помойка. Здесь же безошибочным признаком цивилизации выступала стриженая трава.

– …Наш милосердный господь Иисус… – проникновенно бубнил священник с требником в руках, напоминая присутствующим, что всё суть тлен, суета и только: – …в объятиях его мы обретаем мир и покой…

Клаусу не было нужды вслушиваться в надгробную речь, он сам мог без запинки произнести все подобающие случаю слова. За многие годы служения стандартные обрядовые формулы, будь то крещение, похороны или бракосочетание намертво закрепились в памяти. Ещё одна польза от сана священника. Первая – то, что твой костюм подходит для любого случая.

Рассеянно пропуская мимо ушей знакомые фразы, он пытался припомнить, были ли какие-то признаки, предпосылки для столь внезапного ухода Мэтта из жизни. Скорее всего, нет. Во время их разговоров по видеочату он выглядел вполне здоровым для своего возраста мужчиной, не шибко спортивным, но и не разожравшимся до свинского состояния, никогда не жаловался на недомогание, умеренно пил и почти не курил, насколько знал Клаус, и что подтвердила Мелисса, вдова Доусона. В семье, опять же, у него всё было нормально, а это, как утверждают учёные, народная мудрость и простой здравый смысл, способно оказывать на здоровье мужчины не менее благотворное влияние, чем регулярная утренняя пробежка. Более того, в письмах и разговорах Мэтт совершенно уверенно обсуждал свои планы, в том числе совместные с Клаусом: «Надо же уже когда-нибудь встретиться с тобой вживую, потрепаться не спеша, хлопнуть по пиву», – короче, всё то, что так любят планировать и очень редко успевают воплощать старые приятели, отягощённые бытом, повседневностью и обязательствами. «У нас так много задумано на завтра, что потом может не хватить вчера» – смысл этой фразы начинаешь понимать, только перевалив на вторую половину жизни.

Короче говоря, ничто не предвещало короткого сообщения, пришедшего пару дней назад: «Мэтт умер. Похороны в четверг». Спустя буквально несколько часов поступило ещё одно, из нотариальной конторы Логанспорта, с добавлением официальных фраз про «…глубокое сожаление…» и «…безвременно…», а также извещением, что Клаус Мейер упоминается в завещании Мэттью К. Доусона, оглашение которого состоится после церемонии похорон там-то и там-то.

«Чёрт бы тебя побрал, Мэтт», – в совершенном противоречии со своим саном подумал Клаус. – «Хреновый ты придумал способ вытащить меня к себе».

***

Команда работала споро и деловито. Под широко раскинутым маскировочным пологом протянулась ровная дорожка очищенного грунта, обозначив будущую траншею. Срезанные пласты дёрна аккуратно разложены рядом, в полной готовности вернуться на своё место и надёжно замаскировать следы деятельности человека. На двух концах предполагаемой траншеи готовились более объёмистые котлованы – один в глубине леса, на неприметной полянке, где нужно было вкопать цистерну-накопитель, а второй на просеке, возле самого трубопровода, там, где предстояло сделать врезку. Работа на просеке требовала наибольшей аккуратности и в то же время оперативности. Устраивать возню на несколько дней на открытом месте было бы верхом беззаботности. Несмотря на то, что можно купить графики облёта трубопроводов беспилотниками и спутниками, а против вертолётной разведки выставить подальше наблюдательные посты, никогда не было 100% гарантии, что расписание не будет изменено или тебе не продадут лажу, а то и просто преднамеренную дезинформацию. Одно из главных правил выживания гласит: никогда не считай себя заведомо умней или сильней противника. История человечества устлана костями тех, кто пренебрёг этой простой аксиомой.

В принципе, прямую угрозу представлял только вертолётный патруль. Обнаружив суету, подобную той, что имела сейчас место быть на вверенной их опеке территории, бравые летуны из службы безопасности «Транснефти» обычно обильно вламывали по прилегающей к трубе местности из всех стволов. Причём по самой полосе над трубой огонь никогда не вёлся, чтобы не покоцать хозяйскую собственность, а вот дальше градус ненависти постепенно повышался. Полосу в 20-30 метров в обе стороны от просеки простреливали из пулемётов, следующая зона (примерно до 50-70 метров от оси трубопровода) обычно подвергалась профилактическому обстрелу кассетными снарядами и неуправляемыми ракетами. Шире этого пространства допускался уже любой беспредел, ограниченный только фантазией вертолётчиков и погодными условиями – вплоть до напалма и боеприпасов объёмного взрыва. После тщательного фейерверка на саму просеку высаживалась команда вооружённых до зубов ребятушек, которые проводили наземную зачистку, отстреливая или добивая всё живое, что смогло отсидеться в кустах или отлежаться в ямках. Говорят, что в былые времена, когда вертушки летали поодиночке, было не так страшно – вертолёты служили наблюдателями и разведчиками, максимум, что на них ставили – одну пулемётную турель, да ещё мобильная группа могла стрелять вниз через бойницы. Высаживаться они обычно не решались, только вызывали подкрепление и простреливали «зелёнку» в окрестностях трубы. Умным людям обычно хватало времени убраться оттуда подобру-поздорову. Однако там, где есть умные, однажды обязательно найдутся и смелые. И вот как-то раз такие храбрецы раздобыли ПЗРК и решили показать вертолётчикам «Транснефти», кто в тайге хозяин. Раз и навсегда. Раз – и получилось. В смысле, в тот самый единственный раз. Ибо сбить вертолёт самонаводящейся ракетой – дело нехитрое, тут и обезьяна справится. А вот навсегда получилось очень плохо как для самих смельчаков, так и для всех остальных, которые просто умные. Потому как с той поры небо над лесами стали бороздить бронированные десантно-штурмовые вертушки, вооружённые, как мечта милитариста. К несчастью, у трубопроводного монополиста хватало денег на самые лучшие игрушки. Кроме этого вертолёты приобрели дурную привычку шастать как минимум парами и катать внутри себя по отделению хорошо откормленных и натасканных карателей, которые готовы были воздать полную меру жестокого наказания любому, кто посмел покуситься на хозяйское добро.

С другой стороны, самая опасная угроза оказывается лучшим стимулятором эволюции и борьбы за выживание. Не прошло и полугода, как по всей заинтересованной территории образовалась сеть наблюдателей, которые в режиме реального времени с точностью до градусов направления сообщали о пролёте патрулей над их местоположением. Толковые ребята немедленно написали приложение для местного интранета, которое на основе этих данных вычисляло предполагаемые маршруты патрулирования и оповещало о них своих подписчиков. Вкупе с грамотно выставленными сторожевыми постами это позволяло достаточно надёжно предохранятся от нежелательного визита летучих церберов.

С беспилотниками и спутниками совсем иная история. Хотя они не несли прямой и непосредственной угрозы, результаты попадания в их поле зрения могли быть в разы хуже. Самым лёгким из них значилась фиксация нездоровой активности возле трубы во время плановой аэрофотосъёмки. Обычно её обнаруживали только на основе анализа снимков, причём спустя несколько недель, а то и месяцев. Тогда на место высылали мобильную группу, которая исследовала территорию и, если находила врезку, тупо сносила её и ставила заплатку. Причём, чем старше была врезка, тем меньше группа с ней возилась. Иногда даже ленились минировать подходы к накопительной цистерне, просто взрывали её и всё. К этому времени чёрные нефтяники обычно успевали насосаться с неё достаточно, чтобы окупить возню с установкой, цену материалов и т.д. Гораздо более неприятным вариантом было угодить под наблюдение в реальном времени, например, с беспилотника. Такой выход в онлайн был чреват гадкими последствиями. В зависимости от того, что позволяли погодные условия и ресурсы, местное командование армии «Транснефти» могло провести как ограниченную операцию с ускоренным выводом врезки из строя с обильным минированием самой накопительной цистерны и подходов к ней, так и полноценную облаву. В случае ограниченного реагирования терялись плоды всех трудов, вложенные материалы и средства. Это в лучшем варианте. В худшем, если командой «нефтяников» руководил идиот, экономящий на минной разведке или просто не повезло, и мины устанавливал человек творческий, то происходил подрыв с потерями среди людей и техники. Разновидностью худшего варианта был случай, когда среди ресурсов местного командования оказывался один или больше охотников – специалистов по отстрелу людей в условиях леса. Эти товарищи, подобно давнишним финским снайперам-«кукушкам», могли по нескольку дней таиться в засаде, зато потом визит к такой врезке мог оказаться для «нефтяников» последним.

Однако наихудшим считался вариант полноценной облавы.

Случалось это довольно редко. Должно очень уж сильно не повезти, чтобы команду не просто засекли в реальном времени на огромной лесистой территории, но и смогли организовать постоянное за ней наблюдение – до тех пор, пока наземные силы не успеют подойти и организовать засаду. Чтобы понять степень невезения, нужно ещё раз осознать три факта.

Первое. Вашу суету должны заметить на площади размером в половину Западной Европы. Оператор при этом смотрит именно на экран, а не в потолок или на сослуживца, с которым треплется. Кроме того, наблюдатель достаточно прокачан для того, чтобы опознать подозрительную суету, а не просто сбор черники на полянках.

Второе. У оператора в этой зоне достаточно ресурсов для организации перекрёстной проверки полученной картинки. Нужно убедиться, что внизу происходит именно беззаконие, прежде чем передавать сигнал в оперативный штаб. Предположим, что команда щедро оплачиваемых головорезов слетает на дорогостоящих и прожорливых пепелацах к указанной точке, где обнаружит, что наблюдателю просто померещилось. Вряд ли то, что он за это получит, будет премией. Далее, нужно не просто обнаружить и подтвердить, но и обеспечить непрерывное – с разрывом не более чем в 5-10 минут – наблюдение за целью. Ибо для того, чтобы потерять объект в лесах, много не надо: достаточно чтобы он свернул в лес, когда ты его не видишь и привет. А упомянутые 5-10 минут – это как раз примерное время, за которое группа из нескольких единиц техники сумеет въехать на закрытую сверху ветвями просёлочную дорогу.

Третье. У оперативного командования в этом районе должны быть достаточные силы и желание, чтобы отправить на перехват наземную группу. То есть не просто выслать вертушки с десантом, звук приближения которых даёт достаточно времени для побега с места преступления, а именно направить несколько мобильных групп по периметру, чтобы либо подкрасться и перехватить команду «нефтяников» на месте работ, либо организовать засаду по пути их отхода.

Вот сколько условий должно собраться вместе для такого тотального невезения. Если же такое случилось…

Всего один раз они своими глазами видели последствия такой облавы.

Сначала с передового дозора прохрипели по рации сигнал тревоги. Потом появился один из разведчиков с лицом не просто бледным, а каким-то зеленовато-жёлтым, как будто он был ожившим персонажем из виденного давным-давно театра восковых фигур. Оставив возле машин дежурное охранение, остальная часть команды развернулась в редкую цепь и медленно, предельно осторожно стала продвигаться в сторону лежащего впереди изгиба просёлка. Шли очень внимательно, высматривая любые признаки человека: сорванный мох, сломанный подлесок, свежие ямы в мягкой, болотистой почве. На цыпочках подкрались к опушке небольшой полянки вдоль поворота дороги. Выглянули из-за кустов и деревьев…

Прямо на поляне, с правой стороны дороги, вразнобой стояли остовы сгоревших машин. Обычный набор – пара вездеходов, тягач с прицепной цистерной, универсальный грузовик со стрелой крана и мини-экскаватором в кузове. Выделялся внедорожник с остатками всяческого пацанского обвеса. Не необходимых вещей вроде лебёдок, фаркопа или шнорхеля, а именно что бессмысленной выпендрёжной хрени: шесть фар в ряд на крыше, кенгурятник и прочее. Короче, аналог давних деревенских велосипедов с бахромой и трещётками на спицах. Ясно, что ездил на нём человек не простой, а уверенный в себе и своей важности настолько, что не боялся выглядеть глупо. Или в самом деле был уверен при жизни, что крутость измеряется количеством ярких цацек. Теперь это явно не имело никакого значения. Любимую игрушку издырявили следы пуль, шикарные широкие колёса сгорели до проволочного корда, так что джип сел на пузо, утопив ступицы с дисками в мягкой земле. То, что было примотано спереди к кенгурятнику, видимо являлось раньше его владельцем. Обгоревший труп, покрытый лохмотьями сгоревшей одежды или кожи – не поймёшь, где кончалось одно и начиналось другое. Запястья, оголившиеся до костей, примотаны проволокой к некогда хромированным, а теперь чёрно-бурым трубам кенгурятника. Вывернутые назад голени впрессованы в грунт бампером внедорожника. Голова обгорела так, что не осталось ни волос, ни глаз, ни век. Ни ушей, ни носа. Распахнутый в застывшем крике безгубый рот наводил на тошнотворную мысль, что человек был жив, когда горел со своей машиной. Прямо напротив распятых на радиаторе останков, с дерева свисало то, что при жизни было женщиной. Это тело – единственное не обгоревшее на поляне – растянули проволочными петлями в форме буквы икс, как будто кто-то собирался провести его показательное препарирование. Издалека сложно разглядеть точно, но было видно, что у женщины не хватало правой ступни и нескольких пальцев на руках. Вокруг шеи затянута петля, перекинутая через ветку наверху. С её помощью можно было заставлять жертву не опускать голову и смотреть прямо перед собой. А затем просто задушить этой же петлёй. Видимо, кому-то показалось забавным, чтобы обе жертвы видели, как страдает и умирает тот, кто явно был дорог ему при жизни.

Остальных погибших, судя по тому, как они были привязаны к остовам техники, сначала всё-таки застрелили или тяжело ранили, а потом уже сожгли вместе с машинами. Ясное дело, что устраивать каждому персональный ад, такой же, как главе команды и его подруге (или наоборот, бывало и такое, что верховодила женщина, опираясь на надёжного спутника) никто не собирался. Рядовых членов следовало просто прикончить. Естественно, допросив сначала всех, кто мог говорить. Их казнь должна была служить для простых членов прочих команд «нефтяников» недвусмысленным знаком – каждого, кто занят этим промыслом, ждёт только одно. Не просто смерть – уничтожение. Без суда и смягчающих обстоятельств. Судьба же главарей в данном случае являлось посланием всем вожакам – неизбежный конец придёт в страшных мучениях.

Рассмотрев всё внимательно, они тихо-тихо отошли от полянки, молча, не проронив ни звука, прокрались к своим машинам. Развернулись и поехали к базе самой дальней и кружной дорогой, которую только смогли придумать. А когда добрались, крепко выпили. Как будто надеялись, что алкоголь, впитавшись в кровь, сможет вымыть из ноздрей смешанный запах горелого железа и мяса, а из памяти – вид скрюченных огнём тел и взгляд пустых глазниц повешенной женщины из-под спутанной грязной чёлки. Увы, этиловый спирт ничем не мог им помочь. Ни он, ни любое другое снадобье не способно защитить нас от ужасов прошлого или настоящего. Его единственная помощь – отключить на время достаточно частей мозга, чтобы не страшно было жить дальше.

***

Адам злился так, что готов был вцепиться в физиономию любому, кто косо на него посмотрит. Жизнь казалась уродской, невозможно несправедливой сволочью. И обещала оставаться такой ещё как минимум два года. Вот гадство! Целых два года до совершеннолетия, до тех пор, когда закончится ежедневное посещение зоопарка уродов под названием Оак Маунтин Хай Скул. Вот уж, правда, Дубовая гора! Такое количество дубов и дубищь собирается каждый день в одном месте!

Он вышел из главного входа, свернул направо и, обходя приземистый корпус школы, поплёлся в сторону Миллер сёркл. После автостоянки предстояло пройти между площадками для футбола и бейсбола. На обеих раздавался шум и вопли – шли тренировки соответствующих команд перед заключительными в этом учебном году матчами. Слева изображали бунт тестостерона местные альфа-самцы в гротескной футбольной защите и шлемах. Справа размахивали битами, орали друг на друга и бегали те, кому не так повезло с телосложением и уровнем гормонов.

Адам был равнодушен к спорту. Как-то так сложилось, что раньше, когда матери после развода с первым мужем и, по совместительству, отцом Адама, было совсем не до него, его умение находить себе развлечение самостоятельно – будь то книга поначалу, а потом компьютер – всех устраивало. Позже, когда жизнь наладилась и мать вторично вышла замуж, она спохватилась было, что сын сиднем сидит дома, но было уже поздно. Несмотря на её усилия и старания Аарона, свежеиспечённого отчима, Адам так и не прижился ни в одной спортивной программе, куда его пытались пристроить. Бегать ему не нравилось, для командных игр у него оказался острый дефицит командных навыков – он просто не успел научиться общаться со сверстниками, а при любой конфликтной ситуации уходил в глухую оборону. Товарищи по командам со свойственной всем подросткам безапелляционностью немедленно записывали его в придурки и начинали игнорировать, а иногда не упускали случая и напакостить. Из условно спортивных развлечений оставались ещё шахматы, но там собрались совсем уж жуткие ботаники. Адам продержался до первого окружного турнира, после чего симулировал внезапно открывшуюся любовь к пинг-понгу и перебежал в малочисленную группу поклонников шарика и ракетки. Особых турнирных амбиций это сообщество не имело, поэтому там можно было спокойно валять дурака, а играть, только если уж действительно этого хотелось. Удивительно, но со временем Адаму даже стало нравиться. Во-первых, это был поединок один на один, без скидок и надежды на соратников. Во-вторых, было в пинг-понге что-то от любимых им видеоигр: будь то простейшие аркады-арканоиды или требовавшие тренированных спинномозговых рефлексов сетевые шутеры.

Однако со временем, видимо не без помощи всё возраставшего в крови количества половых гормонов, Адам обнаружил, что его начинают очень сильно раздражать все эти так называемые «правильные», «перспективные» виды спорта, усердно культивируемые администрацией школы и находящиеся в центре всеобщего внимания. Возможно, всё дело было в том, что за эти виды активно болели девочки, а вот пинг-понгом они почему-то не интересовались. Нет, правда, кто-нибудь слышал хоть раз про группу поддержки пинг-понга? Нет? Может, потому, что такой никогда не было? Короче, проходя между двумя игровыми полями, Адам добавил в свою копилку общего негодования ещё и порцию ревнивого раздражения, вызванного заливистым девчачьим смехом и криками одобрения с обеих сторон.

Да, день вышел на редкость мерзкий. В глубине души он догадывался, что вина за происшедшее лежит во многом на нём самом. Будь он лет на десять старше, имей чуть больше опыта в жизни и представления о том, почему люди поступают так, а не иначе, возможно этот огонёк сомнения разгорелся бы в нём и позволил понять, принять случившееся и сделать из него верные выводы. Но, увы. Кипящий шестнадцатилетний котёл – это не место для рациональных суждений и сомнений в собственной правоте. Для него в данный момент существовала единственная правильная картина мира. Заключалась она в следующем.

Преподаватель информационных технологий ещё зимой задал им подготовить персональные проекты. Пока все остальные в классе лепили свои убогие примитивные приложения для смартфонов и планшетов, Адам задумал нечто значительное и по-настоящему крутое. Поскольку в компьютерах и программировании он разбирался значительно лучше своего учителя, а снисходить до его уровня и разжёвывать очевидные детали казалось пустой тратой времени, то Адам не стал посвящать его в подробности своей идеи. Заявил скромную тему: «Создание локальной социальной сети». Когда сегодня настало время демонстрации, он терпеливо сидел и наблюдал за жалкими потугами своих однокашников. Первоначально Адам репетировал выступление в стиле крутой презентации новинки по типу Apple или Google, но потом решил, что в антураже классной комнаты это будет смотреться балаганом дешёвого фокусника. Поэтому в итоге он выбрал минималистский сценарий – никаких слов, только действие. С достоинством и присущей настоящему гению сдержанностью он запустит своё творение, а потом, когда стихнет первая волна изумлённого потрясения, раскинет руки в стороны излюбленным жестом Тони Старка и ответит на все вопросы. А их будет немало, в этом он не сомневался.

Когда настала его очередь, Адам в точном соответствии с задуманным встал со своего места, молча вышел к доске и установил на столе учителя свой ноутбук, развернув его экраном к классу. В его центре, на стандартном синем фоне окна открытого приложения переливалась заглавная греческая буква омега. Адам, по-прежнему не говоря ни слова, подвёл к ней курсор и нажал. Несколько секунд ничего не происходило. Затем по всему классу волной побежало басовитое жужжание, как будто влетела стая шмелей, засветились экраны планшетов на столах, раздалось несколько звонков, и все, включая преподавателя, недоуменно оглядываясь, полезли за своими телефонами, личными планшетами и ноутами. На экранах всех без исключения устройств стремительно мелькали картинки, выскакивали и исчезали сообщения, надписи. Кто-то прыснул, кто-то неуверенно заржал в голос, кто-то спросил потрясённо: «Что за фигня?». А фигня заключалась в том, что написанное Адамом приложение запустило на ноутбуке локальный роутер беспроводной связи, вломилось во все устройства в радиусе действия сигнала, передало на них небольшой мобильный клиент, который немедленно запустил взаимную синхронизацию, сканирование папок и обмен данными. По сути, реализовывалась заявленная тема проекта – создавалась локальная социальная сеть. С одной небольшой поправкой. Никто не спрашивал, хочешь ли ты к ней присоединится и что планируешь в ней разместить. В сеть принудительно попали все и всё. Не прошло и минуты, как кто-то охнул, кто-то зашёлся истерическим хохотом, тыча соседа локтем и показывая в экран, некоторые залились пунцовой краской до самых корней волос. Потом Адаму кто-то вцепился в плечо, и голос преподавателя зашипел в ухо, обильно орошая кожу слюной:

– Прекрати это немедленно!

Прекратить сразу не получилось, да и толку от этого было немного. Содержимое личных папок успело разбежаться. Бог мой, Адаму даже в голову не могло прийти, что люди могут хранить на своём смартфоне столько разнообразного дерьма! И ладно бы про других, а то ведь о себе лично! Короче, скандал разразился грандиозный. Мистер Фаррел, преподаватель информатики, запер класс и вызвал директрису. Потом потребовал сдать все мобильники, планшеты и ноуты для проверки. Естественно, половина класса отказалась. Тони Хесус Эрнандес, как всегда, проорал с задней парты что-то про свои конституционные права. Директриса, миссис Рейнс, немедленно по прибытии прекратила назревающую бучу, потребовав выключить всю технику и выложить её на парты, во избежание рассылки за пределы класса полученных конфиденциальных сведений. Это было разумно, поскольку у некоторых одноклассников Адама глаза светились прямо-таки плотоядным блеском, а по ухмылкам отдельных персонажей можно было заключить, что некоторые жирные подробности уже успели покинуть здание. После чего мистер Фаррел был оставлен бдеть за классом, а миссис Рейнс твёрдой, не оставляющей сомнений хваткой взяла Адама за руку и повлекла в свой кабинет.

Здесь она сразу же включила микрофоны на столе и вебкамеру, продемонстрировав всю серьёзность своих намерений: никакого частного разговора и мягких увещеваний, грядёт официальный разбор полётов по всей форме, с обязательным уведомлением родителей. Также им будет отправлена ссылка, по которой они смогут просмотреть полную запись этого разговора. Само собой подразумевалось, что беседа такого уровня не останется без последствий, которые могли оказаться фатальными для итогового результата учебного семестра. Адама охватило безнадёжно плохое предчувствие.

Предчувствие его не обмануло. Первоначально ещё можно было надеяться на строжайший выговор и выволочку в дисциплинарной комиссии школьного совета. Но потом к беседе присоединился мистер Фаррел, алчущий плоти и крови, поскольку в процессе обмена данными в свободный доступ новой соцсети могли угодить его собственные сведения не просто личного, а глубоко интимного характера. Поэтому он сходу объявил, что Адам получает от него за этот семестр наихудшую из всех возможных оценок. Которая неизбежно топила его общий средний балл по всем остальным предметам. При этом мистер Фаррел многозначительно посмотрел на директрису и подчеркнул, что согласно уставу школы, выставление оценок находится исключительно в компетенции преподавателя. Кроме этого он заверил, что если в результате сегодняшнего инцидента где-либо всплывут или против него будут использованы материалы, попавшие сегодня в широкий доступ «…благодаря чудовищному злому умыслу», – тут мистера Фаррела ощутимо затрясло, – то он оставляет за собой право на судебное преследование. За нарушение права на неприкосновенность частной жизни, а также за всё остальное, что ему вспомнится к тому моменту. Директриса тяжело вздохнула, успокаивающе похлопала преподавателя информатики по дрожащей руке и заметила, что в данном случае речь скорее идёт о «чудовищной безответственности и недомыслии», но это, торопливо добавила она, ни в коей мере не избавит Адама от заслуженного наказания.

В итоге в его присутствии, как это требовали правила школы, было написано и отправлено его матери сообщение о сегодняшнем происшествии. После чего его выставили из кабинета и отправили домой, а миссис Рейнс и мистер Фаррел погрузились в мучительные поиски метода, который позволил бы на приблизительно законных основаниях прошерстить и вычистить от нежелательных сведений все пострадавшие от взлома устройства.

И вот в результате всего вышеперечисленного Адам оказался сейчас на дорожке между двумя спортплощадками. Самое главное, что причиняло ему наибольшее страдания – он понятия не имел, каких последствий ожидать. Преступление уже совершено, обвинительный вердикт вынесен, осталось узнать, какую меру наказания отвесит судья. Адам на своей шкуре ощущал сейчас томление осуждённого в ожидании окончательного приговора. И инстинктивно проецировал свой горячий, ватный ужас на самый неподходящий предмет – на окружающих. Спортсмены слишком театрально орали. Девушки неестественно весело смеялись и нарочито показательно поддерживали своих любимцев. Идиоты-одноклассники никогда его не ценили. Тупые преподаватели не могли распознать сидящего на их уроках гения, поглощённые своими мелочными попытками отработать свою мелочную зарплату. Родители его не понимали, занятые своими нудными, эгоистичными проблемами, а теперь наверняка готовили чудовищную, совершенно не соответствующую тяжести проступка Адама кару.

Мир никогда не был более несправедлив, чем сегодня.