Глава 27

Скачать в формате для чтения можно на сайте проекта

Кустарник закончился, и они наконец-то вышли, а точнее говоря – вывалились на относительно открытое пространство. Наверх поднимался откос, засыпанный опавшей хвоёй и заросший соснами, но здесь хотя бы уже можно просто идти, а не продираться сквозь сплетение ветвей, укутанных мхом. Воздух тоже стал чище и свежее, наполнен ароматом смолы, а самое главное, лёгкий ветер сдувал с пригорка почти всех комаров. Последнее казалось сущим благословением. Проклятые мелкие крылатые гады успели порядком всех извести за время длинного похода вокруг оконечности болота, когда пять километров очень быстро превратились как минимум в пятнадцать, с учётом всех извилистых отклонений, обходов, отступлений перед непроходимыми завалами или топкими местами. Репелленты вроде бы отпугивали насекомых, но не слишком далеко. Садиться на кожу и кусать они не решались, просто висели постоянным роем буквально в десятке сантиметров вокруг, лезли в глаза и попадали в рот на вдохе. В итоге большинство военных в группе к концу перехода натянули на головы маски–балаклавы и пылезащитные очки. Это мешало обзору, но лучше уж так, чем каждые пять минут отмахиваться и отплёвываться.

Поднявшись наверх, Михайлов спустил очки на шею и стянул с головы балаклаву. Энергично потёр вспотевшую под маской голову, взъерошил короткие слипшиеся волосы. Осмотрелся.

Верхушка бугра, возвышающегося над краем болота, носила следы активной человеческой деятельности. Мелкий подлесок, тонкие деревца были вырублены подчистую. Несколько сосен на краю обрывчика, что возле самой трясины, повалены и вместе с покрывающими их обрезками ветвей, образуют некоторое подобие гати. Довольно неопрятной сейчас, расплывшейся в стороны и покрытой шлепками засохшей грязи. Освободившаяся от деревьев поляна плотно утоптана множеством ног, в сторону от болота через лес уходит расчищенная тропа, укрытая сверху сплетёнными ветками, как тоннель. Земля утрамбована большим количеством прошедших по тропе людей, крупные ветви явно обрезаны, мелкие побеги обломаны, чтобы не мешали.

«Так значит, вот где это происходило».

Он кивком головы указал сержанту на проход в лесу: «Проверь». Сам вышел на полянку, чтобы осмотреться.

Рухнувший в болото самолёт лежал теперь прямо перед ними, как на ладони. Фюзеляж на две трети ушёл в грязь, погрузившись до самого дна. Пилотская кабина отсутствовала, над гладкой поверхностью топи виднелся край большого пролома прямо в пассажирский салон.

«Похоже, отломился при посадке. Сейчас лежит где-нибудь на дне в самой середине трясины. Чёрт, почему же не было сигналов с аварийных маяков? Они ведь должны работать на стандартной частоте. Неужели болото так надёжно экранирует радиосигнал?».

С этой стороны было хорошо заметно, что машина лежит неровно, заваливается налево. С этой, правой стороны самолёта, крыло не ушло под жижу полностью, несколько метров его оконечности продолжали торчать над поверхностью. К концу были прицеплены почти сдувшиеся оранжевые баллоны аварийного трапа. Второй служил продолжением цепочки, заканчивался как раз возле конца гати из поваленных деревьев.

«Значит, мост строили с двух сторон. Что это значит? Кто-то ждал падения самолёта? Чушь какая-то! Если да, то как они могли предугадать, где именно он пойдёт на посадку? Нет, не вяжется. Судя по рапорту, наши истребители сбили нарушителя почти случайно. Никто даже предположить не мог, что это произойдёт именно здесь. Стало быть, люди, валившие лес на берегу и построившие гать – просто случайные свидетели? Не верится что-то. При здешней плотности населения должно быть просто невероятным везением, что кто-то заметил – и не только заметил, а ещё и нашёл! – падающий самолёт. И уж совсем фантастическая удача внутри этой самой по себе невероятной вероятности, что эти люди оказались достаточно хорошо экипированными, чтобы расчистить площадку, срубить деревья, построить переправу. Организовано вывезти людей отсюда, в конце концов. Сосны-то повалены не топором, везде аккуратные следы от бензопил. Кто ж здесь живёт? Или, точнее – кто здесь может жить? Кто-то, о ком официальные власти не имеют понятия, но кому по силам оперативно спасти людей из болота, обеспечить их качественной медицинской помощью. Врачи заявили однозначно – оперировали пострадавших и обрабатывали их раны профессионалы. Очень высокой квалификации. Майор медслужбы даже обмолвился, что дорого бы дал, лишь бы заполучить в свою команду полевого хирурга такого уровня. Или хирургов. Первичные допросы раненых дали очень мало, но выяснилось, что лечивших их врачей было несколько. Кроме этого, по показаниям здоровых пассажиров – родителей с детьми, а также женщины, представившейся медсестрой Хелен Шэннон – удалось установить, что после спасения из болота от травм умер только один человек. Такой результат работы неизвестных врачей впечатлял ещё больше». Здесь подполковник прервался в своих размышлениях и с ненавистью вспомнил, как легко Кузнецов застрелил на пороге больницы спасённую кем-то женщину.

«Психованный ублюдок».

Кто-то неведомый спас людей, кто-то хорошо известный убил одну из них. На кого на самом деле ему нужно охотиться? Опять эти чёртовы дилеммы.

«А гэбэшник-то был прав. Ни черта мы не знаем о людях, живущих в этой стране».

Занимаясь таким совершенно ненужным ему сейчас рефлексированием, он продолжал обшаривать биноклем поверхность болота. В нескольких метрах от приподнятой оконечности крыла, на траве возле низкорослого чахлого кустарника виднелся какой-то предмет. Александр подкрутил бинокль, увеличил изображение. Немного продавив травянистую поверхность, там лежал средних размеров чемодан. Тёмно-синий, залепленный яркими наклейками.

«Наверное, отметки на память от поездок. Интересно, насколько важную информацию можно выудить, если до него добраться? Насколько важно вообще проникнуть внутрь этого самолёта?».

Ответ, в принципе, был ему абсолютно очевиден: важно. Крайне важно.

Наушник ожил.

– Товарищ подполковник! Нашли выход на дорогу. Рядом с ней множественные колеи, как будто здесь разворачивалось несколько машин.

– Направление движения проследить можно?

– Никак нет. Дорога песчаная, все следы уничтожены дождём. А колеи, похоже, преднамеренно раскатаны в разных направлениях.

Хитрые черти.

– Ясно. Ещё что-нибудь есть? Мусор, брошенные вещи?

– Ничего. Всё чисто, как будто специально убрались.

Михайлов уже сам это заметил. Несмотря на все признаки большого скопления людей, не осталось ни одного материального свидетельства их присутствия. Ни клочка бумаги, ни обрывка бинта или одежды. Ни единого окурка или лужицы от пролитого бензина или масла. Ничего. Только органические остатки вроде опилок и сломанных веток, с которыми природа со временем разобралась бы сама, надёжно похоронив все следы.

Короче говоря, из материальных улик им оставили только сам самолёт, аварийные трапы, да непонятно каким образом оказавшийся здесь чемодан.

Ну что ж, что есть, то есть. С этого и начнём. Он тронул переключатель рации.

– Сержант, свяжитесь с нашим транспортом. Мне наплевать, как они это сделают, но пусть отыщут дорогу к этому вашему проходу. Капитан, – он повернулся к своему заместителю. – Разворачивайте здесь лагерь. И организуйте мне канал связи с базой охраны «Транснефти». Запросим у них техническую поддержку, чтобы добраться до этого самолёта. Да, только сначала сфотографируйте здесь всё.

– Всё?

– Абсолютно. Любые следы, запилы, отметины на деревьях. Очень внимательно осмотрите траву – вдруг найдётся кровь. Давайте, вечер уже скоро, а у нас полно работы.

***

Согласно расхожей фольклорной традиции, торговец должен быть упитан, розовощёк, весел и громогласен. Особенно, если это универсальный купец в диком захолустье северных лесов.

«А вот кому нужны бублики (мороженая рыба, тушёнка, мука, водка, патроны, портативные электрогенераторы, запчасти, антибиотики и прочее, прочее, прочее)?». Как-то так, с белозубой улыбкой, шутками и прибаутками.

Владимир Попов или Вова Поп, как чаще его называли местные, соответствовал этому представлению весьма условно. Во-первых, он совсем не был ни упитан, ни румян. Высокий, худой, физиономия красная не от румянца, а от избыточной тяги к спиртному и в придачу к этому исполосована многочисленными морщинами. Во-вторых, белые зубы – это удел столичных жителей или сказочных персонажей. Вова же полного комплекта зубов не имел, кажется, никогда в жизни. Его собственные, жёлтые и неухоженные, постепенно покидали Вовин рот в силу разнообразных естественных – или не очень – причин. На их искусственную замену ему всегда или не хватало или просто было жаль денег, а когда всё же прижимало и приходилось ставить имплант, то рядом с ним уже, как правило, красовалась свежая дыра на месте очередного покинувшего свой пост зуба. Таким образом, баланс всегда оставался не в Вовину пользу.

Возможно, что именно это служило причиной его худобы, а может, виной тому была неуёмная жажда деятельности и страсть к наживе, сжигавшая Попа изнутри уже на протяжении нескольких десятков лет. Он был торговцем – нет, даже торгашом – всю свою сознательную жизнь. Ещё будучи несовершеннолетним, увлечённо фарцевал венгерскими джинсами, румынскими кроссовками, дисками с хард-роком и евро-попом, кассетными плеерами, кассетами и батарейками к кассетным плеерам, календарями с плохими фотографиями полуголых девиц, поддельными спортивными костюмами, где в названии известных мировых брендов могли быть пропущены буквы – короче говоря, всем, что оказывалось в дефиците и на что был спрос. Уже тогда он познал оборотную сторону богатства – сначала через руки комсомольцев-дружинников, потом через кулаки гопников-рэкетиров, а затем благодаря ненасытным аппетитам любого должностного лица – от участкового до главы районной администрации. Именно тогда он начал вести счёт утраченным зубам и иллюзиям.

В конце 80-х годов Вова естественным образом участвовал в заре кооперативного движения, испытал кратковременный материальный взлёт, головокружение от открывающихся возможностей и горечь разочарования от того, как быстро можно просрать всё имеющееся благополучие, если заняться неправильным делом с сомнительными партнёрами. Пока он выкарабкивался из ямы и прятался от кредиторов, по окрестностям прошла волна приватизации, и некоторые его знакомые совершенно неприлично разбогатели. Спустя ещё какое-то время обнаружилось, что Владимиром Поповым никто особо не интересуется, поскольку одна часть его кредиторов скоропостижно сыграла в ящик, другая вообще канула неведомо куда, а оставшиеся заматерели и разжирели настолько, что крохи, которые можно было вытрясти из куцых Вовиных перьев, им стали не интересны. Совсем. Как и сам Вова. Грабить и растаскивать остатки государства оказалось намного веселее и выгоднее.

Так что к разделу большого пирога Поп не успел. Это оставило на его сердце тяжёлую, незаживающую рану, но не умерило жажды деятельности и страстной мечты разбогатеть в конце концов. Разбогатеть окончательно и бесповоротно. Настолько, чтобы просрать такое богатство стало физически невозможно. Поэтому Вова решил податься в политику. Там он побывал везде, кроме коммунистов, которым до сих пор не мог простить издевательств комсомольцев-дружинников и лицемерия, когда они на словах клеймили его позором, а втихаря ныли и канючили, вымаливая, чтобы он раздобыл им «настоящую Монтану» или итальянские джинсы с молниями на задних карманах. Быстро осознав, что партий много, а власть – одна, он начал последовательно вступать в очередные проправительственные блоки, но сначала они, а затем и правительства стали меняться так часто, что в итоге Вова запутался, несколько раз ошибся с партбилетом, плюнул на всё и вернулся обратно в бизнес. Там он продолжил своё существование по синусоиде, подобно осциллографу следуя за колебаниями уровня благополучия в его раскачивающейся на волнах мировой истории стране.

В итоге к моменту, когда всё пошло наперекосяк, срываться с места и драпать туда, где солнце жарче, суп гуще, а жизнь более предсказуема, Вова оказался просто не в состоянии. Он настолько втянулся в местную структуру взаимоотношений, связей, сделок, что сделался полностью от неё зависимым. Стоило выдернуть его из этого переплетения и пересадить на любую другую грядку, как он почти мгновенно оказывался так же гол, как на заре своей предпринимательской деятельности после выталкивания взашей из очередного привокзального опорного пункта дружинников – с пустыми руками и карманами.  Только теперь у него больше не было полного рта зубов, неиссякаемого оптимизма, иллюзий и чувства, что будущее принадлежит ему. Вместо этого багаж включал в себя приближающийся шестидесятилетний юбилей, потрёпанные нервы, горечь бесчисленных разочарований, больные суставы и не шибко здоровую печень. Всё это исключало из Вовиного описания эпитет «весёлый». Вот «горластый» – это да.

Собственно, то, как Вова горлопанит, они и услышали в первую очередь. Открывавший ворота знакомый охранник только сокрушённо покачал головой и пожал плечами, когда Серёга Новиков спросил у него:

– Чего это Вова так разоряется? Опять деньги за подкладку провалились?

Охранника звали, кажется, Саня, и чувство юмора явно не было его сильной стороной. А может быть, ему уже досталось от Вовы на орехи, и он не видел в этих воплях ничего весёлого. Пробурчал в ответ что-то неразборчивое и указал на место, куда им следовало припарковаться.

– Ладно, всё будет хорошо, – напутствовал его в спину Серёга, въезжая на широкий двор бывшей продуктовой базы. Вторая машина осталась снаружи, чтобы присматривать за воротами, а ещё одна, как точно знал Андрей, сейчас пряталась в кустах неподалёку от въезда в посёлок.

«Хватит с меня чувства беззащитности. Наигрались».

Побитые мизинцы отозвались тупой болью, когда он вышел из вездехода. Надо же, а за время поездки ему стало казаться, что всё уже прошло.

«Ладно, потерпим. Главное, не хромать слишком сильно. Ни к чему возбуждать в Вове лишнее любопытство».

На крыльце возле заднего входа на склад покуривала сигарету крепкая женщина в том неопределённом возрасте, когда она сама при взгляде в зеркало уверена, что ей «чуть-чуть за тридцать», а всем остальным очевидно – пятый десяток уже не за горами. При виде Серёгиных габаритов женщина слегка вздрогнула и хищно прищурилась.

– Привет, мальчики!

– Здорово, Катюха! Что там у вашего хозяина за праздник?

­– А, не знаю! – беззаботно отозвалась та, картинно отводя в сторону сигарету, зажатую между двумя пальцами, и не сводя с Новикова загадочно блестящих глаз. – Я чужими проблемами не интересуюсь. Мне удовольствия интересней.

– А, ну-ну, – Серёга бесцеремонно проигнорировал прозрачные намёки и деловито протопал к двери. Андрей шёл следом, благодаря бога за то, что побаливающие мизинцы не дают ему заржать в голос. Всё-таки его помощник иногда мог совершенно искренне вести себя, как законченная скотина.

Когда железная дверь открылась, Вовины вопли прямо-таки резанули по ушам. Внутри, в закрытом от основного склада помещении, тот истерично орал на двух женщин, густо замешивая обычные обидные определения неполноценности женского пола со скучной, банальной матерщиной. Одна из Вовиных работниц, молодая девица с тонкими соломенными волосами и бесцветными чертами лица, стояла, втянув голову в плечи, и увлечённо разглядывала пол у себя под ногами, не иначе готовясь позднее нарисовать его во всех подробностях по памяти. Другая, явно старше и здоровей, наоборот – пристально смотрела на брызгающего слюной хозяина и, похоже, просто ждала момента, когда тот заткнётся, чтобы сказать всё, что она о нём думает. По крайней мере, боевой румянец, разгоравшийся на её скуластом финском лице, не оставлял места для сомнения в твёрдом боевом духе.

Появление Новикова и Смирнова оборвало Вовину тираду на полуслове. Всё ещё бешено дыша, он резко обернулся в сторону открывшейся двери, и начал было уже:

– Это кого, твою мать... – но вовремя опознал Серёгину фигуру: – А, это ты. Чего опять припёрся-то?

– Не понял, – изобразил искреннее удивление Новиков. – Вова, ты говоришь обидные вещи. Разве так принято встречать постоянных покупателей?

Поп отлично понимал, что ведёт себя неправильно, но невозможность на глазах подчинённых сразу переключиться с гнева на любезность мешала быстро сменить пластинку.

– Как могу, так и встречаю, – пробурчал он. – Тоже мне – постоянные клиенты. То месяц нос не кажут, то за неделю третий раз являются. А я, значит, гадай, когда они соизволят нагрянуть, запас мёртвым грузом держи...

Тут Вова осёкся и заткнулся окончательно, заметив вышедшего из-за широкой Серёгиной спины Андрея.

– Привет, Володя.

– Здорово, здорово, – уже беззлобно, но всё ещё сварливо.

– Ты чего это свирепствуешь с утра пораньше?

– Да вот эти, две... Дуры...

– Володя, прекрати. Мне нет никакого дела до твоих внутренних разборок, и кто там у тебя в чём провинился. Мне не нравится, когда ты с порога грубишь моим людям.

Распахнулась одна из дверей, ведущих вглубь здания. В комнату заглянула стройная, но широкобёдрая женщина с крашенными в тёмно-рыжий цвет волосами, собранными в пучок на затылке. Бегло осмотрела присутствующих насмешливыми голубыми глазами и приветливо закивала Андрею и Новикову.

– Привет, ребята! Володя, ты с девочками уже закончил? Отпусти их, открываться пора.

Вова выдавил из себя нехотя.

– Хватит с них на сегодня. Пусть проваливают.

Женщина энергично замахала от двери рукой: «Пошли, пошли!». Та, работница, что покрепче и постарше, качнулась было, чтобы произнести хозяину свою отповедь, но в последний момент передумала, схватила за руку молодую подругу и потащила из комнаты прочь. Женщина перехватила их у двери, приобняла девушку за плечи, начала нашёптывать на ходу. Скуластая с другой стороны забормотала в ответ что-то вполголоса, но с явными негодующими интонациями. Что именно, расслышать не удалось, поскольку дверь тут же закрылась. В результате Вова, которому очень хотелось крикнуть вдогонку всем троим что-нибудь грубое и обидное, сделать это не успел и только раздражённо махнул рукой.

– Бабы.

– И не говори! – Серёга даже не собирался утрачивать свою обычную жизнерадостность. – Ну, так что у тебя такое приключилось?

– Много всего. – Поп по-прежнему был мрачен и выдавливал из себя любезность с усилием, как остатки зубной пасты из тюбика. – У вас то что за дела? Ты где так себе лицо располосовал, а?

Андрей подчёркнуто равнодушно поскрёб пальцем одну их ленточек пластыря.

– Да так, ерунда. С велика навернулся.

– И что, прям на лицо?

– Ага. Представляешь, какое невезение?

– Вот и я ему говорю, – встрял Новиков. – Стар ты уже для подобной дури. Тоже мне, додумался – по лесу на велосипеде носиться.

Дверь снова распахнулась, и в комнату вернулась женщина с насмешливым взглядом из-под косой рыжей чёлки.

– Здравствуйте ещё раз!

– Здравствуй, Таня! Как дела ваши? Чего это твой мужик злой такой с утра пораньше?

– Да ну его! Старый зануда, – в приветливом тоне голоса возникло лёгкое раздражение. Вова Поп немедленно взбеленился по новой.

– С какой это стати я – зануда? Эта безмозглая курица...

– Ладно, ладно! – с нажимом прервала его Татьяна. – Ну, провинилась она слегка, ошиблась с деньгами. Ты то что разорался, как резаный? Дело на копейку, а крика – на сто рублей. Выставил себя идиотом у всех на глазах...

– Да я...

– Что ты? Ну что? Я понимаю – ты на взводе, не каждый день тебя убить пытаются, но девки-то тут причём?

– Вот так! А можно с этого момента поподробней?

– Да чего тут, какие подробности...

– Таня, не надо. Это их не касается.

– Ладно тебе, подумаешь, большая тайна! Ты, если хочешь, чтоб на тебя внимания поменьше обращали, для начала ори потише.

– Не смей так со мной разговаривать!

– Это чего вдруг? – Татьяна явно начинала злиться. – Если ты на старости лет разучился себя в руках держать и ведёшь себя, как истеричка, то кто, кроме меня, тебе мозги вправит? Я, в конце концов, твоя жена. И, похоже, последний разумный голос в твоей голове. И нечего от меня отмахиваться! Короче, слушайте, мальчики...

– Татьяна!

– Чего Татьяна? Я сорок пять лет уже Татьяна! Подумаешь, великая тайна! В-общем, вчера вечером случилась у нас история.

Вова понял, что жена – это не тот случай, когда его желания имеют хоть какой-то вес, махнул рукой и полуотвернувшись на стуле, стал смотреть в окно. Остальные расселись по другую сторону стола. Андрей с видимым облегчением опустился на табурет, давая отдых ногам. Новиков же уселся, положив локти на стол и наклоняясь вперёд так, что его поза не только изображала живейшее внимание, но и позволяла заглянуть в глубокий вырез в блузке Татьяны, где тщательно подобранный бюстгальтер аккуратно поддерживал некогда великолепную, а сейчас просто крайне аппетитную Танину грудь. Та легко проследила, что позволяет увидеть Серёгин сектор обзора и в её глазах подпрыгнули весёлые чертенята.

– Явился к нам в магазин мужичок – потёртый такой. Поковырялся для виду на витрине, а потом подходит к девчонкам и спрашивает, можно ли ему с хозяином переговорить. Те отвечают, что хозяин – человек занятой и просто так ни с кем не общается, а тот упёрся и твердит, что его дело важное и Володе должно понравиться. Препирались они так минут пять, наконец мужик говорит: «вот, покажите хозяину то, о чём я с ним поговорить хочу». И выкладывает на прилавок какой-то свёрток. Маленький. Развернул тряпочку, а там – золотой слиток. Небольшой, но настоящий, с гербом, клеймами. «Отнесите хозяину», говорит. Ну, девки, естественно, свёрток Володе показали. А он, естественно, при виде золота сразу возбудился. Да так, как при моём виде уже давно не возбуждается. Слышь меня, ты, Кощей старый?

– Да ну тебя, – в Вовином тоне сквозили нотки усталой обиды.

– Вот-вот, дожили, теперь «ну меня». Вы слышали, мальчики? Небось, двадцать лет назад, когда я была молода и красива, у него таких слов в запасе не было. Теперь-то что, понимаю, где былая свежесть, где упругость? Не девочка уже, ясно всё, – произнося эту печальную речь, Татьяна невзначай изменила позу так, что её правая грудь опёрлась о лежащую на столе руку. Остатки былой свежести и упругости при этом обнажились в распахнувшемся вырезе ещё больше, наглядно доказывая, что не всякая красота увядает с возрастом. По крайней мере, не вся и не сразу.

– Татьяна, ты к себе несправедлива.

– Да ладно вам, я-то лучше знаю, кто мужикам нравится. Ну, ничего, проехали. Короче, возвращаясь к вчерашнему вечеру: Володя как золото увидел, сразу его – цап и побежал вниз, с этим мужиком разговаривать. А тот подождал, когда он подойдёт поближе, ни слова не говоря достал обрез из-под куртки и в Володю в упор – бах!

– Ни фига себе!

– Ого!

– Вот вам и ого! – Вова понял, что разговор всё равно происходит и решил внести свою лепту. – Как я успел увернуться – ума не приложу. Мне, наверное, повезло, что он слишком близко стоял и картечь кучно шла. Не успела ещё разлететься. Будь я на метр дальше – всё, хана. А так, повезло, похоже. Я когда в сторону метнулся от первого выстрела, на прилавок налетел. Плечо расшиб, до сих пор ноет, зараза. Так врезался, что меня назад отбросило, а этот перец как раз в то место, где я только что стоял из второго ствола – бух! Только щепки полетели. Я споткнулся, на полу сижу, ничего не слышу, уши заложило, ору что-то – а он на меня смотрит, обрез переламывает и начинает по новой заряжать. Я тут подумал: «Всё, кранты». Понимаю, что надо встать и драпать, а ноги не слушаются. Он на меня как удав смотрит, словно гипнотизирует, а сам из кармана патроны тащит и в ствол не глядя загоняет. Один, второй. Начинает свой обрез закрывать и тут его слева в руку и туловище картечью – бам! Отшвырнуло к прилавку, развернуло лицом к входу – и сразу прямо в грудь ему второй заряд. Только брызги в стороны полетели. Я сижу, по-прежнему ничего не слышу, вижу только, что Саня у дверей стоит с «Сайгой» наизготовку и орёт мне что-то.

– О, это то ещё было зрелище! – вернула себе нить рассказа Татьяна. Я вбегаю, вижу – девки за прилавком в истерике, мужик этот окровавленный по перегородке на пол сползает, кругом кровища, дым пороховой, Саня от дверей орёт: «Вова, ты в порядке? Он один был? Есть кто ещё?». А муженёк мой сидит себе на полу, ноги растопырив, глазами хлопает и в кулаке держит этот несчастный золотой слиток, чтоб ему провалиться. Вот ты скажи мне, балбес старый, ты чего в это золото вцепился? Швырнуть надо было его тому мужику в морду и бежать к чёртовой бабушке оттуда! Но ведь Володя Попов не такой, он лучше сдохнет, чем золото из рук выпустит.

– Таня!

– Да ну тебя! – Татьяна в искреннем негодовании отвернулась в другую сторону. Вова сокрушённо покачал головой:

– Такие дела...

– Да, интересной жизнью живёте. Насыщенной. Мужик-то сразу помер? Выяснили, в чём дело было?

– Да почти что сразу, – в Танином голосе больше не было ни веселья, ни издёвки. Лукавые бесенята в глазах тоже попрятались. Теперь она выглядела по-настоящему расстроенной и усталой. – Умер, в смысле. Хрипел что-то, на Володю глядя, даже плюнуть пытался в его сторону. Кровью. Страшно это было, мальчики. Очень страшно. А потом всё. Обмяк, затих.

Серёга Новиков, глядя теперь исключительно на её расстроенное лицо, перегнулся через стол и успокаивающе похлопал Татьяну по руке.

– Ну-ну, всякое бывает. В сложное время живём.

Андрей тем временем продолжал разглядывать Попа.

– Что, вообще без понятия, зачем он приходил? Ведь не грабить же, наоборот, золото принёс, чтобы тебя выманить.

Вова покачал головой как-то уклончиво.

– Да откуда ж я знаю! Мало ли... психов.

– Мало не мало, а я бы, например, всерьёз забеспокоился, приди кто-нибудь целенаправленно по мою душу. А если он не один, если следом кто-нибудь ещё явится?

– Типун тебе на язык! – Татьяна встревожено вскинулась, но Вова опять уклончиво отмахнулся:

– Нет, не думаю я так...

Смирнов не стал дожимать. Пока.

– Ну, твоё дело. Это из-за этого ты весь такой на нервах?

– Да он вообще после этого чуть с катушек не слетел! Вы бы слышали, как он на бедного Саню наорал, как только снова говорить смог. Тот ему, можно сказать, жизнь спас, а этот старый балбес орёт – за что я тебе деньги плачу, ты меня охранять должен!

– Так вот почему он такой унылый!

– Ещё бы! Будешь тут унылым, когда эта свинья неблагодарная...

– Татьяна! – на этот раз уже всерьёз запахло ссорой. – Замолчи сейчас же!

– Вот мне ты рот не заткнёшь! Ладно, я всё понимаю, стресс у тебя был, но зачем на человека орать, который тебя охраняет? Ты свою сторожевую собаку раз пнёшь, два пнёшь, а на третий она скажет – да ну его нахрен, козла этого, посижу-ка я в будке! Пусть ему там без меня горло режут! Ты этого хочешь? А девчонки? Ты чего на них второй день орёшь? Они что, виноваты, что тебя золотом помани – и ты уже готов бежать к кому угодно на край света? Чем они провинились? Всё сделали, как ты велишь, так ещё и страху натерпелись. Думаешь, им очень надо, чтобы кто-нибудь по тебе промазал, а в них попал? И проверку эту ещё с утра устроил дурацкую! У-у, злобный баран!

Татьяна резко встала, так, что табурет с грохотом отъехал в сторону. Развернулась и пошла к двери во внутреннюю часть здания, но задержалась перед ней, уже взявшись за дверную ручку:

– Простите, ребята, за эти помои, но иногда даже у меня терпение кончается. Заходите потом ко мне, я вас чаем угощу. – И вышла прочь, громко хлопнув дверью.

Пару минут все молчали. Потом Смирнов попытался придать брови вопросительное выражение, насколько позволял наклеенный сбоку пластырь:

– Золото, говоришь?

Вова ничего не ответил, продолжал демонстративно смотреть в окно.

– Нет, серьёзно. Человек пришёл не просто так, знал, чем тебя выманить. И ты знаешь, за что он тебя хотел грохнуть, верно?

Последовало ещё немного молчания, после чего Вова процедил:

– Догадываюсь.

– Я так понимаю, что он не бандит. Те бы просто приехали и перестреляли всех в доме. Тут что-то личное, я прав?

И снова пауза.

– Прав.

– Слушай, Володя, мне по большому счёту не очень интересно, что у вас с ним были за дела. Поводов грохнуть тебя у многих в этой округе более чем достаточно. Я бы хотел просто знать, насколько серьёзно ты влип на этот раз, и не пора ли мне подыскивать нового торгового партнёра?

– Партнёра? Тоже мне, партнёрство...

– Так-так, не совсем понял последнего замечания. Поясни свою иронию.

– Да чего объяснять-то? Партнёры друг друга за нос не водят, рассказывают, что у них происходит, держат друзей в курсе. Вот у вас явно что-то делается, а вы мне – ни гу-гу. Что? Неправда? Да вообще вокруг последнюю неделю столько всего творится, движуха какая-то, а все мои «партнёры» молчат, как рыбы. Только приезжают и жизни учат. Все, кому не лень.

– Вот как? И кто же ещё был?

– Да проще сказать, кого не было. Мент местный заходил, час мозги всем трахал, всё выспрашивал – видел ли, слышал ли кто-нибудь что-то необычное. А что необычное, про что речь вообще? Молчит, зараза. Я ему выпить налил, денег предложил вне графика подкинуть, а он в ответ: «нет, нет, нахер, не до денег сейчас». У меня чуть челюсть не вывалилась. Чтобы наш участковый от денег отказался? До него проезжал патруль «Транснефти», так тоже – ни пожрать не согласились, ни выпить. Даже от девок отказались. «Некогда», говорят, «работы много». И тоже в «угадайку» взялись играть. Кто что видел, кто что слышал? Что слышал-то? Хоть бы один кто толком объяснил, что ищет. А на днях в Екатериновке фейерверк какой был, слышали?

Смирнов уголком глаза переглянулся с Серёгой.

– Краем уха слыхали. А что там на самом деле было?

– Да чёрт его знает, если честно. Фантастика какая-то. Неизвестный бродяга пригнал к больнице полный автобус иностранцев. Вы понимаете? Ино-стран-цев! Настоящих, из Америки и Европы! А там, бац! Засада «Транснефти» и ещё каких-то военных, хрен разберёт, откуда они взялись? Короче, всех повязали, а к ночи на Екатериновку нападает какой-то спецназ. Покрошили солдат и «Транснефть», забрали этого водилу и снова ушли в лес. Это что, по-вашему? Что за хрень творится? Может, у нас война с кем-нибудь началась?

Андрей пожал плечами с самой непроницаемой миной, на какую только был способен.

– Слушай, действительно бардак какой-то. Жаль, что мы в своей глуши никаких подробностей не знаем, все новости только от тебя узнаём. Так я до сих пор не пойму, на нас-то ты за что окрысился?

– А не за что? То у нас с тобой был нормальный график, постоянные заказы, ассортимент, то вы, как подорванные, начинаете всякую ерунду покупать – трусы, шмотьё, лекарства, причиндалы женские. Щётки зубные во всей округе скупили! И нет ведь как обычно – прийти к Вове, купить всё что нужно. Нет, прошли по окрестностям, и подмели всё подчистую. Как будто я не узнаю!

Вова горько рассмеялся, сетуя на недостаток уважения партнёров. Или на упущенную выгоду, оттого, что пришли не к нему. Или на то, что не понимал причин происходящего. Или на всё вышеперечисленное сразу.

– Вот не думал, Володя, что тебя так напряжёт то, что мы решили потратить немного свободных денег на запасы. Подумаешь, трусы и зубные щётки! То, что мы в лесу живём, ещё не значит, что мы зубы не чистим и наши бабы трусов не носят. Решили запастись – и запаслись. Мы же бензин мимо тебя не толкаем, нет? Что-нибудь стратегическое без тебя продаём? Не нравиться, что мы к тебе на исповедь не ездим, так ты и не священник, хоть тебя все Попом и зовут. Извини, но ты про мужика этого тоже не особо рвёшься рассказывать, а ведь грохни он тебя, мне бы пришлось многие связи заново вязать. Так что нечего мне обиженного из себя строить.

Несколько минут молчали. Андрей барабанил пальцами по столу, Серёга демонстративно изучал потолок, а Вова разглядывал что-то за окном. Наконец он вздохнул и повернулся.

– Короче, мужик этот... Знаю я его. У них семья большая, они в лесах живут, вроде как вы. Охотятся, ягоду собирают. Отшельники, можно сказать. Иногда за лекарствами ко мне заходили. Зимой у них эпидемия случилась. Не знаю, какая, но только по слухам померли мать, отец семейства, пара сестёр. Детей несколько. Этот мужик, он на одной из сестёр женат был, всю зиму ко мне за лекарствами шастал. В итоге денег задолжали столько, что никогда уже не расплатились бы. Я эту тему сразу чую, ни разу ещё не ошибся.

– Ну и что ты? – спросил Андрей на всякий случай, хотя прекрасно знал ответ.

– Что я? У меня же не собес, а деловое предприятие. Послал его однажды. Сказал, что пока не расплатится, ни одной таблетки не получит. Тот просил, просил, но я же знаю – тут жёсткость нужна. Чуть дашь слабину – и всё. Они же потом с шеи не слезут и ещё всей округе расскажут, что с Вовы можно всё стрясти на халяву. Короче, он ушёл, а через день пришёл от них другой, помоложе. Сын стариков, шурин, стало быть, этого мужика. Сказал, что готов долг отработать, только чтобы я снова им лекарства начал давать. Говорил, что дети болеют и всё такое.

– Ну, а ты? – этот вопрос Андрей задал только для того, чтобы удержать себя на месте, а не вскочить и не забить Вову на месте голыми руками. До смерти, до ошмётков мяса и осколков костей, летящих прямо в лицо.

– Ну, я его Гоше и отдал.

– Волку?

– Кому же ещё. Парень крепкий был, рукастый. Гоша за него сразу весь их долг закрыл.

– Небось, с запасом?

– А вот это уже не важно! – запротестовал Вова, хотя глаза выдали – да, сделка прошла с прибылью. Не тот человек Володя Попов, чтобы выпустить из рук лишнюю денежку.

– Ладно. Дальше что?

– Дальше, дальше... А ничего! Дошли слухи, что у Волка какая-то буча была, кто-то из его работников сбежать хотел. Не знаю, почему. То ли он их продал куда-то и вот-вот отправить собирался, то ли ещё какая причина. Не слышал. Только паренёк этот полез кого-то там защищать. Ну, Гоша и сделал из него пример для остальных.

– Как именно?

– Вот тебе это зачем?

– Ну, если бы Гоша Волк того по жопе крапивой выпорол, вряд ли бы этот мужик к тебе с обрезом пришёл.

– Ну... да! Короче, рассказывают, что он его раздел догола, перебил кувалдой колени и локти, и вывесил на краю болота почти на целый день. Комаров кормить. А под вечер его сняли, всего опухшего и проволокли перед всеми работниками, чтобы каждый увидел, что будет с тем, кто против Гоши слово скажет. А потом Волк взял колун и сам... того.

– Чего?

– Раскроил ему голову. Не отрубил, а как пенёк – в темечко.

Смирнов молча смотрел, как Вова сидит и ковыряет ногтём край стола. Худой, морщинистый, красномордый, раздражённый. Рядом с Андреем на столе покоились здоровенные кулачищи. Стиснутые так, что на костяшках красными прожилками просвечивает натянутая кожа. Серёга сидел, не отрывая взгляд от склонённой Вовиной головы с нездоровыми редкими волосами, и явно сдерживался из последних сил. Андрей посмотрел на него очень-очень внимательно.

«Подожди, Серёжа, не надо. Он нам нужен. Пока ещё нужен».

– Знаешь, что самое странное? – подал вдруг голос Поп. – Даже не то, что он золото принёс, хотя ещё три месяца назад у него ни копейки за душой не было. Я никак не пойму, чего он ко мне-то припёрся? Ведь не я же его родственника... того. Шёл бы к Волку и валил его. Я же тут совершенно не причём.

– Действительно. Абсолютно не причём. Странный мужик.

– Слушай, кстати про Гошу Волка, – как ни в чём не бывало вдруг продолжил Вова. – Он тут тоже интересовался, откуда все эти иностранцы взялись и не видел кто чего. Денег обещал за помощь. Вы как, ничего не слышали?

Челюсть у Серёги дрогнула, будто он собирался открыть рот и Андрей поторопился, чтобы перехватить инициативу:

– Нет, Володя, откуда нам знать. Мы всё больше в землю смотрим, а не вокруг, ты же знаешь.

– А, ну да. Жаль, конечно. Слушай, я знаю, ты с ним на ножах, но может ты хотя бы мне скажешь, не ты ли его людей завалил?

– Каких людей?

– Да он жаловался между делом, что троих его пацанов кто-то прирезал.

– Да?

– Я тоже удивился. У нас обычно стреляют, ну или топором... А здесь, говорит, все трое – ножом. И ещё оружие у них забрали. Один автомат и полную выкладку с боеприпасами. Слышал что-нибудь?

– Ничего. А жаль.

– Это почему?

– При встрече пожал бы этому человеку руку. Ну да ладно, хватит о постороннем, – терпеть Вовино общество действительно становилось невмоготу: – Мы ведь к тебе по делу.

– Надеюсь. Что на этот раз покупаете? Детские игрушки?

– Не шути так. Нет, от тебя мне сейчас ничего не нужно. Пока. Мне надо чтобы ты информацию кое-какую передал. Наружу. В общую сеть.

Вова заинтересованно поднял брови:

– Куда? Налаживаете связи с другими областями?

– А вот это, Володя, совершенно не важно. Скажем так, хочу передать привет родственникам. Ясно? – Смирнов выудил из кармана флэшку. – Вот здесь у меня есть файлик с приветом и список адресов, куда его надо разослать. Файлик заархивирован и зашифрован, так что я бы тебе не советовал совать в него нос. Серьёзно, Володя, я редко даю такие советы, но на этот раз скажу: не лезь в это дело. Просто отправь, получи деньги за работу и успокойся. Никто у тебя за спиной золотую жилу не делит, ты уж мне поверь. Договорились?

Вова запыхтел было от негодования, но потом сдержался и протянул руку.

– Ладно. Оставь пока деньги при себе. Запишу на ваш счёт, как беспроцентную ссуду. В виде моральной компенсации.

– Вот и отлично. Видишь, можешь же быть человеком, если захочешь. Ладно, не мне тебя учить. Когда отправишь?

– Да прямо сейчас, раз вам ничего больше не нужно. После обеда будет у адресатов, если опять спутник не сбили. Всё на этом? Тогда проваливайте к Татьяне, а то ходят тут с утра, жизни учат. Без сопливых разберёмся!